Недавно CIS (Centro de Investigaciones Sociológicas – Центр социологических исследований Испании) опубликовал результаты опроса о восприятии равенства между мужчинами и женщинами, которые шокировали феминистский сектор. В Испании почти половина мужчин и почти треть женщин считают, что идеология «гендерного равенства» зашла слишком далеко, вплоть до дискриминации мужчин. В принципе, это не мнение, а факт, — об этом из Испании сообщает газета «Ла Гасета» в статье за подписью Асель-Парис Альварес (HASEL-PARIS ÁLVAREZ).
В решениях, принимаемых на государственном уровне можно найти законы, основанные на правовой асимметрии, субсидии из государственных средств для найма женщин, а не мужчин, конкурсные экзамены с более низкими шкалами для женщин, приоритетный или эксклюзивный доступ к различным видам государственной помощи и программам, начиная от технологических инноваций и заканчивая сельским миром, государственные деньги для компаний, которые нанимают женщин на постоянную работу в секторах с большим количеством мужчин (в то время как тем, кто нанимает мужчин на постоянную работу в секторах с большим количеством женщин, не выплачивается ни копейки), не говоря уже о многочисленных льготах во всех областях для «жертв гендерного насилия» (категория, в которую никогда не сможет попасть ни один мужчина, сколько бы насилия он ни получал).
Можно спорить о том, являются ли эти асимметрии более или менее справедливыми для исправления определенных ситуаций неравенства, но отрицать их существование невозможно. Никого не удивляет, что многие люди способны признать, что «позитивная дискриминация» — это все же форма дискриминации. Возмущение феминисток таким восприятием необъяснимо после многих лет попыток убедить нас с открытыми лицами в существовании такой «позитивной дискриминации», квот и необходимости для мужчин «отступить», «отойти на второй план», «деконструировать» (то есть уничтожить) и «отказаться от привилегий» (на деле — потерять права).
Неужели феминизм не ожидал, что часть населения будет чувствовать себя дискриминированной, обиженной и оскорбленной после того, как значительная часть его идеологии была основана на открытом оскорблении мужчин?
Показателен случай Анхелы Родригес «Пэм», занимавшей пост государственного секретаря Министерства по вопросам равенства (Es paradigmático el caso de Ángela Rodríguez «Pam», que ha sido Secretaria de Estado del Ministerio de Igualdad), которая трактовала результаты опроса CIS как «cuatro de cada 10 hombres son cuñados machirulos incels» (дословно: четверо из 10 мужчин — мачо—женоненавистники» (сочетание оскорблений, типичное для феминистского жаргона). На самом деле из контекста ясно: она подразумевает, что таковы 10 из 10 мужчин именно и, конечно, она ничего не говорит о поразившей своей численностью трети смелых женщин, которые также критикуют гендерную идеологию, несмотря на то, что сами являются предполагаемыми бенефициарами. Видимо, это те, у кого есть сыновья или братья – жертвы феминизма.
Но самое интересное в «Пэм» то, что она с первого дня своего правления пренебрежительно отзывается о «цис-гетеро-сексуальных белых мужчинах» и «хуанах-антониосах», возможно, надеясь, что это приведет к результатам, отличным от тех, что отражены в результатах исследования. Как может столько испанцев не чувствовать себя сегодня лишенцами из-за феминизма, который в долгие годы систематически выступал с речами и действиями, направленными на лишение мужчин всяческих прав?
Есть и другой, менее агрессивный феминизм, который, вместо того чтобы прибегать к оскорблениям, имеет патерналистский (материнский, в данном случае?) оттенок: «Этот процент людей не плохие, а невежественные»; «мы должны не оскорблять их, а просвещать»; «мы должны относиться к ним не как к врагам, а как к союзникам, объясняя им, что феминизм — это и для них».
Авторитарный характер феминизма обычно проявляется в его конфронтационном языке или пристрастии к цензуре и отмене, но рассуждения о «перевоспитании инакомыслящих» демонстрируют еще одну степень: его тоталитарный характер. Какой процент инакомыслия они сочтут терпимым, не поднимая тревоги? 10%, как у оппозиции на референдумах при диктатуре? 1%, как процент — по их словам — ложных доносов? Почему не 0% и не абсолютное единомыслие?
Существует бесчисленное множество вопросов, по которым испанское население расходится во мнениях, от налогов до монархии, но никому не придет в голову предложить педагогически устранить эту разницу во мнениях или подумать о том, как ее исправить, как если бы это была статистическая ошибка. Только феминизм осмеливается на такую дерзость. Только тоталитарная душа верит, что способна «исправить» тех, кто отказывается признать, что мужской пол — «угнетающий класс», что Красная Шапочка — сексизм или что у мальчиков есть вульва, а у девочек — пенис. Это уже десятая нелепая и мошенническая доктрина, считающая себя совершенной и абсолютной; история тоталитаризмов полна ими и посредственными людьми (которые не знают, что они таковыми являются), готовыми навязать их другим.
Феминизм, как и любой другой тоталитаризм, особенно озабочен контролем над образованием молодежи. По данным исследования, мнение о том, что «гендерная идеология зашла слишком далеко», преобладает в возрастной группе 16-24 года. Это возмущает их в первую очередь потому, что до сих пор они связывали мизандрию (ненависть к мужественности) с геронтофобией (ненавистью к тем, кто старше по возрасту), утверждая, что критика феминизма — удел «старых козлов» (еще одно оскорбление из их жаргона), «друзей Педро Санчеса в возрасте сорока и пятидесяти лет», поколения старых франкистов, которые скоро умрут, чтобы освободить место для фиолетовой революции. А теперь оказывается, что наиболее критично к феминизму относятся молодые люди!
Во-вторых, это стало трендом в молодёжной среде, включая девочек, ещё и потому, что они знают, что любая тоталитарная идея, которая просуществует достаточно долго, однажды будет оспорена поколением молодых людей, которые перепрыгнут ее стены или заблокируют проход ее танков (реальных или метафорических). Какой бы революционной ни была эта доктрина, если она проживет достаточно долго, чтобы состариться, молодые начнут воспринимать ее как часть устаревшего порядка. И феминизм боится этого, потому что, как писал Мигель Эрнандес, «молодость всегда движущая сила, и молодость всегда побеждает».
Здесь срабатывает последняя тоталитарная пружина: «Мы должны контролировать образование» (еще больше). Как молодые люди смогли восстать против курсов, на которых им объясняют, что все вокруг — сексизм, против сексуального образования для «мальчиков и девочек и детей, которые хотят заниматься сексом с кем хотят», против лекций, на которых объясняют, что самое неблагополучное поколение детей за последние десятилетия — это привилегированные угнетатели? Конечно, им нужно вдвое, а то и втрое больше.
И во всех так называемых «анализах» так называемых «экспертов» появляется еще одна тоталитарная отговорка: «Просто молодые люди видят антифеминистский контент на компьютерах и мобильных телефонах»; «Если бы только доступ к таким опасным сообщениям можно было как-то контролировать…». Говоря о «сексистском контенте», они имеют в виду не отвратительное содержание «мастеров флирта», порнографии или чего-то подобного, а видео (или тексты, подобные этому), в которых утверждается хоть минимальная критика феминизма. Еще одна ключевая черта тоталитаризма: одинаково репрессивное отношение как к обычному преступнику, так и к диссиденту, поскольку все они — «классовые враги», «враги народа» или, в данном случае, «враги гендера».
